Календари

Пашкова Юлия Федоровна - гвардии младший сержант.

Родилась в 1923 году в станице Камышеватовская Краснодарского края. В действующей армии с 1942 года.  Старший летчик 46-го гвардейского ночного бомбардировочного авиационного полка 325-й ночной бомбардировочной авиационной дивизии 4-й воздушной армии.

Участвовала в битве за Кавказ, освобождении Кубани, наносила бомбовые удары по военным объектам врага.

Умерла 4 апреля 1943 года после авиакатастрофы во время посадки самолета после выполнения боевого задания.

Из книги Н. Кравцовой (Меклин) «От заката до рассвета»:

«Она пришла к нам в полк неожиданно, девчонка с осиной талией и независимой походкой. Осень ярким ковром лежала на склонах гор Под ногами шуршали листья. И снежная вершина Эльбруса белой волной светлела на фоне синего неба.

В то время мы уже несколько месяцев воевали. И первые, совсем новенькие ордена сверкали на наших гимнастерках. Мы прочно закрепились у предгорий Кавказа и не сомневались в том, что теперь путь наш лежит только вперед.

Ее звали Юлей. Нет, Юлькой. Потому что все в ней говорило о том, что она — Юлька. Лихой, отчаянный летчик. Орел! И то, что ей только девятнадцать, — пустяк. Дело совсем не в этом.

Ходила она, гордо подняв голову, будто всем своим видом хотела сказать. «Вы меня ждали — вот я и пришла. И теперь мое место здесь!» Возможно, она боялась, что ей не сразу разрешат летать на боевые задания А ей очень хотелось воевать.

Юлька. Черная кожанка, туго затянутая ремнем, аккуратные хромовые сапожки, шлем набекрень. Из-под шлема солнечный ореол светлых волос.

Вначале Юлька больше молчала Присматривалась, поводя темной бровью. Щурила глаза, улыбалась краешком рта, не разжимая губ — не то презрительно, не то удивленно. И непонятно было, нравится ей у нас в полку или нет.

А когда начала летать, сразу все увидели — нравится. Уж очень отчаянно летала Юлька. И ничего не боялась: ни зениток, ни выговора за лихачество Летного опыта у нее явно недоставало. Зато было с излишком бесшабашной смелости.

Мы полюбили Юльку. И уже не могли себе представить, как же мы раньше жили и не знали, что есть на свете веселая девчонка с чуть вздернутым носом, еле заметными веснушками на нежной коже и брызгами радости в глазах.

Без Юльки? Можно ли без нее? Соберутся девушки — Юлька запевает песню. Станут в круг — она уже в центре, отбивает чечетку или плывет, подбоченясь, так легко, словно ноги ее не касаются земли.

В Юльке нам нравилось все. И то, как она по-мальчишески рисовалась под бывалого летчика, и даже то, как относилась к жизни — с нарочитым пренебрежением. Я помню Юльку всегда жизнерадостной, веселой. И только однажды я видела ее совсем другой — притихшей, задумчивой. Это было под вечер, когда мы собирались на полеты. В ту ночь мы должны были бомбить немецкий штаб и боевую технику в одной из кубанских станиц под Краснодаром. Юлька молча натянула на себя комбинезон, надела шлем, перекинула через плечо планшет, села на деревянные нары и безвольно опустила руки. Потом вдруг резко откинулась назад, легла на спину. Так она лежала некоторое время, глядя в потолок. О чем она думала? Мы ждали. Наконец она с усилием сказала: -В этой станице я выросла. Там моя мама... Никто не произнес ни слова. Трудно было что-нибудь сказать. Юлька решительно поднялась и куда-то ушла.

Через полчаса командир эскадрильи ставила нам боевую задачу. Задание было несколько изменено: нам предстояло бомбить боевую технику на окраине станицы, а Юлька со своим штурманом должна была на рассвете уничтожить штаб в самой станице.

— Я там знаю каждый дом, — объясняла она всем со странной торопливостью. Мы понимали: она волнуется. Штаб Юлька действительно разбомбила. Утром прилетела назад довольная, возбужденная. Размахивая шлемом, рассказывала:

— Понимаете, я видела свой дом! Спустилась и низко-низко над ним пролетела!..

Усталые, мы медленно шли по ровному полю аэродрома. Героем дня была Юлька. И все это признавали.

— А немцы не ждали бомбежки, — продолжала она. — Я спланировала совсем неслышно. Они только потом спохватились. Начали стрелять, когда услышали взрывы.

Ветер трепал светлые Юлькины волосы, лицо ее горело. Такой она запомнилась мне на всю жизнь — на фоне ветреного неба, гордая и счастливая.

Вскоре наши войска освободили Юлькину родную станицу. Но ей самой уже не пришлось там побывать. В одну из черных мартовских ночей Юлька была смертельно ранена.

Всего несколько месяцев летала с нами Юля Пашкова. Наша Юлька. А казалось — годы...

Весь полк хоронил трех девушек, жертв ночной трагедии. На месте их гибели, в бывшей станице Пашковской (ныне черта города Краснодара) на Кубани в 1965 году установлен памятник

Потеря любимых подруг острой болью отозвалась в сердцах. Галя Докутович, штурман полка, писала в те дни: «Вчера похоронили Юлю Пашкову, 20-летнюю веселую Юльку, певунью и плясунью, смелого и умного летчика... Пройдет много лет, окончится война. И на месте трех могил люди построят красивый мраморный памятник. Это будет стройная девушка с задорно закинутой назад головой. Кругом будет много прекрасных цветов. И матери скажут своим маленьким детям: «Здесь похоронены летчицы».

Вспоминает летчица, командир эскадрильи Чечнева Марина: «Через день мы прощались с погибшими. Похоронили их в центре станицы Пашковской. Три холмика, и над ними три пропеллера, треск ружейных выстрелов воинского салюта, обнаженные головы подруг. И как последняя память — стенная газета в траурной рамке. Она висела на стенде до самого нашего отлета из Пашковской. Каждый раз, проходя мимо газеты, я смотрела на портрет  улыбающейся Юли Пашковой и вспоминала стихи, посвященные ей Наташей Меклин:

Ты стоишь, обласканная ветром.
Солнечные блики на лице.
Как живая смотришь ты с портрета,
Улыбаясь в траурном кольце.

Нет тебя - а солнце не погасло…
И по-прежнему цветет сирень…
Мне не верится, что ты вдруг - насмерть!
В этот светлый и весенний день.

Что теперь лежишь ты одиноко,
Погрузившись в неземные сны,
Не прожив положенного срока,
До двадцатой не дожив весны.

Минуют годы, и тебе поставят
Памятник, чтоб должное воздать.
А пока - фанерная, простая,
Загорелась над тобой звезда.

 

…Хорошее стихотворение посвятила Наташа Юле Пашковой. Вообще Меклин слыла в нашей среде признанной поэтессой. Не берусь судить о подлинной художественной ценности ее стихов. Впрочем, какое это тогда имело значение? Главное, у нее, да и у других девушек, было желание писать. Они писали, и хорошо делали. Значит, не очерствели на войне их сердца, глаза и уши по-прежнему оставались чуткими и восприимчивыми ко всему, что украшает человека и его жизнь».